Иоанна Хмелевская - Убойная марка [Роковые марки]

Одно для меня было ясно — письма я адресату не верну. Думаю, небольшая потеря. Автор письма излила душу — и это для неё главное, наверняка адресатка и без этого письма прекрасно знала особу, о которой шла речь. Решено, хватит об этом думать, совесть моя может быть чиста.

И я занялась своими делами, хотя письмо продолжало маячить где-то на задворках сознания. А дело у меня было очень срочное и важное — разыскать нумизматический каталог, чтобы прочесть в нем о брактеате <Брактеат (лат. bractea — медь) — старинная серебряная монета Её чеканили на тонком серебряном кружке лишь с одной стороны, так что рисунок получался на аверсе (лицевой стороне) выпуклый, а на реверсе (обратной стороне) вогнутый. Наибольшее распространение монета получила в XII веке в странах Центральной Европы Германии, Чехии, Венгрии и др. (Здесь и далее примеч. переводчика)> Яксы из Копаницы. И тут зазвонил телефон.

— Привет, — услышала я голос Аниты, моей старой приятельницы, которая в данный момент была главным редактором одного из модных цветных журналов. — Как думаешь, если мне пришло письмо, начинающееся со слов «Иоанна, здравствуй», то, может, оно адресовано не мне? Может, тебе?

— А от кого? — поинтересовались я.

— От Гражинки.

— А что в нем?

— Обращённых к тебе слов в нем очень немного, зато весь лист с обеих сторон заполнен какими-то значками и цифрами И ещё названиями, кажется географическими. Точно, вот вижу:

«Новая Зеландия», «Австралия», «Франция», «Югославия». Впрочем, таких понятных слов намного меньше, чем непонятных значков и цифр.

— А! — обрадовалась я. — Это описание филателистической коллекции, которую мне жутко хочется приобрести. И я попросила Гражинку прислать мне её содержание, чтобы хорошенько подумать, а не покупать кота в мешке. Раз Новая Зеландия, пожалуй, стоит. Отдашь мне письмо?

— Разумеется, оно же тебе послано! Заедешь за ним или почтой послать?

— А если с посыльным? У тебя ведь есть курьеры. Тогда оно быстрее придёт.

Анита засомневалась.

— В принципе могу, я как раз посылаю парня по делу, и если ты ему не пожалеешь пяти злотых чаевых, он охотно сделает крюк по дороге.

— Да я с радостью и десять злотых ему дам! С нетерпением жду твоего парня, вели ему поторопиться. Пусть отправляется немедленно.

— Хорошо, прямо сейчас и отправлю.

Брактеат Яксы из Копаницы тут же был задвинут в дальний угол, как только что прочитанное непонятое письмо. И в голове, и на столе расчистилось место для филателистического каталога. Ох, давно я ною — слишком мало в моей тесной квартире горизонтальных плоскостей. Дрожа от возбуждения, я принялась листать каталог марок. Предстояло решить очень важную проблему, сто раз все продумать. А когда все твои мысли о марках, уже ни на какие сопутствующие темы, проскользнувшие в разговоре с Анитой, места не оставалось.

И только когда захлопнулась дверь квартиры за посланцем Аниты, чрезвычайно довольным щедрыми чаевыми, и в руках у меня оказалось адресованное мне письмо, на конверте которого стояли адрес и фамилия Аниты, и когда я прочла короткое сообщение Гражинки о том, что теперь она продолжит свой путь, поскольку сделала остановку специально для того, чтобы выполнить моё поручение, у меня внутри что-то вроде бы тихонечко оборвалось. Этим пока все и ограничилось, по-прежнему самым важным был полученный от Гражинки список коллекции марок известного филателиста, скончавшегося в глубокой старости и оставившего все своё имущество вкупе с коллекцией своей сестре, наверняка тоже даме почтённого возраста.

О сестре филателиста следует сказать особо, ведь именно с неё все и началось. Она уселась на завещанные ей марки, как квочка на яйца, и с места не желала сдвинуться. И говорить о продаже марок не хотела, хотя в принципе жила на весьма скудные средства. До такой степени бедствовала, что обращалась за помощью в благотворительные организации. Я никак не могла понять, в чем же дело. Скорее всего, престарелая наследница не отдавала себе отчёта в ценности доставшейся ей коллекции. В марках она совсем не разбиралась, они были для неё простыми бумажонками, которые брат неизвестно почему так любил. Если бы она берегла их так в память о покойном брате, её ещё можно было бы понять. Да куда там! Ведь безо всякой жалости разбазарила все принадлежащие брату вещи: одежду, предметы меблировки, украшения интерьера, вообще все. Я уже упоминала, что жила она в бедности. При жизни брата кормилась с его стола, теперь же денег не хватало на самые скромные продукты питания, вот она и распродавала что могла. А марки не трогала.

Подтяжки брата, правда, не стала продавать, а подарила их ксёндзу Да только не в радость священнослужителю был её подарок. Злополучные подтяжки наделали ксёндзу много хлопот.

Их стащил племянник ксёндза и смастерил отличную рогатку Начал с того, что с её помощью выбил стекло в окне ризницы, совершил ещё множество подобных подвигов, и в конце концов дядюшке пришлось выручать хулигана из арестантской, куда полиция посадила разбойника за безобразия, учинённые в зоопарке. Пришлось ещё и штраф уплатить, хотя мальчишка с рёвом доказывал, что стрелял сливами не по обезьянам, то есть по обезьянам — никуда не денешься, раз застукали на месте преступления, — но ведь он же старался в обезьян не попадать, а просто забрасывал их сливами, угощал зверушек. Хотел как лучше.

Несколько дней в Болеславце только и было разговоров что о сливах, — ведь многие владельцы садов понесли убытки, — да ещё об обезьянах. Я же узнала об этой истории потому, что покойный филателист и его здравствующая сестра проживали именно в Болеславце, куда я и послала Гражинку составить для меня описание филателистической коллекции. У Гражинки в Болеславце была какая-то родня, которую она всегда навещала, когда выезжала за границу. Поскольку Гражинка намеревалась ехать в Дрезден на свадьбу лучшей подруги, я и воспользовалась оказией, тем более что Гражинкины родственники были близко знакомы с сестрой умершего филателиста. Гражинка решила выполнить мою просьбу ещё по пути в Германию, боюсь, я очень на этом настаивала и правильно рассудила, что желанное описание коллекции разумнее выслать письмом — скорее дойдёт, — а не привозить самой уже после свадьбы.

Ну вот я и добралась до письма…

Для начала я лихорадочно просмотрела описание марок — я так всегда делаю, чтобы выяснить, нет ли чего особо ценного. И вдруг у меня подкосились ноги, ибо я наткнулась на нечто уникальное. Потрясающее открытие! Болгарский блочек <Блочек (блок) — так называют несколько не отделённых друг от друга марок Блоками называются также специальные листки из одной или нескольких марок с полями и надписями.>. Недаром мне так хотелось ознакомиться с этой коллекцией. Теперь я уже могла спокойно и внимательно изучать её.

Уселась удобно на стуле, принялась методично изучать марку за маркой, внимательно сверяя её номер с каталогом, затем раскрыла свой каталог, чтобы убедиться, не подводят ли меня глаза и память, потом приготовила и выпила стакан свежего чаю. И только когда я шла со стаканом из кухни в комнату, а значит, не сидела уткнувшись носом в марки, я воспользовалась высвободившейся минутой для того, чтобы мысленно поблагодарить Гражинку за доставленное мне счастье общения с марками. И тут же вспомнила о письме. О первом письме, полученном сегодня.

Села, поставила за стол стакан, но к каталогу не притронулась. Минутку, с чего это вдруг моё письмо получила Анита? Мне же пришло письмо, адресованное неизвестно кому. Рассуждая логично, решила — Аните. Гражинка перепутала конверты. Наверное, мне следует отдать Аните её письмо, я как-то не подумала об этом, занятая марками. Но сейчас я вполне могу ей позвонить.

И все же интересно, о ком же это Гражинка писала Аните?

Гражинку я очень любила, да и как её можно было не любить? Не девушка, а чистое золото.

Милая, симпатичная, исполнительная, очень обязательная и трудолюбивая. Что бы я делала без неё? И приятно было сознавать, что у меня Гражинка зарабатывает намного больше, чем где-либо в другом месте, что тоже не безразлично для меня, как-то лучше себя чувствуешь. Если у Гражины и были какие-то недостатки, то мне они неизвестны.

Так о ком же она писала в своём письме?

Оставив коллекцию, я вернулась в кухню, разыскала странное письмо и внимательно прочла его ещё раз. А потом ещё раз.

И то, что поначалу было смутной догадкой, превратилось в уверенность. Я знала особу, о которой говорилось в письме. Знала её прекрасно и мучилась из-за неё чуть ли не всю жизнь. Восхитительная, замечательная женщина и при этом совершенно невыносимая. Невыносимая не только для меня — для всех. За исключением, пожалуй, только отца, которого уже при жизни можно было причислить к лику святых. Да что тут скрывать, это была моя мать.

Да, но ведь Гражинка моей матери не знала!